БЕСКОНЕЧНОЕ ДЕЖУРСТВО.
(Повесть. 16+)
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой читатель вместе с портье совершает экскурсию по фойе отеля, свидание с очаровательной, но ненатуральной блондинкой срывается, сменщик ломает ногу, а сам портье вынужден пить тройной эспрессо
Фойе отеля, наконец, опустело. Последняя пара туристов из Иркутска забрала ключи и потащила свои здоровенные чемоданы в сторону лифтов. Коридорных Гарика и Женьку, несмотря на четыре звезды, сократили для экономии ещё в прошлом месяце, так что по вечерам гостям приходилось таскать свои чемоданы самостоятельно. Хорошо ещё, два лифта из трёх работали. Пока что...
«Вот и всё! Лихо я разобрался с их группой» – не без гордости подумал Альберт – у Пашки или у Ксюши они бы ещё с полчаса сидели в фойе, ожидая размещения. А вот Алиса Витальевна, пожалуй, заселила бы их ещё быстрее, зато наверняка что-нибудь напутала бы с регистрацией. Что ни говори, а я на рецепции работаю лучше всех, это факт. А то, что Ксюшку чаще вешают на доску «Лучший сотрудник месяца», так это исключительно из-за того, что Сан Саныч к ней неровно дышит. И чего он в ней нашёл, в этой серой мышке?».
Альберт подошёл к старинному трюмо, стоящему справа от стойки рецепции, и в очередной раз усмехнулся про себя странной мешаниной стилей в убранстве отеля. На декорировании интерьера отеля вовсю оторвался знаменитый столичный дизайнер, помешанный на эклектике. Стойка рецепции из матового чёрного стекла и полированного алюминия в стиле хай-тэк соседствовала здесь с мраморной барочной лестницей, украшенной бронзовыми светильниками в виде наяд и нереид в человеческий рост и камином в готическом стиле, бар напоминал что-то среднее между стойкой ирландского паба и раздачей в Мак-Дональдсе ("Свободная касса!"), а вход в ресторан был оформлен в стиле лофт. По всему холлу была в хаотичном беспорядке расставлена разномастная мебель, начиная с бордового будуарного столика в стиле Людовика XV и голубого винтажного комода с росписью и заканчивая массивными кожаными креслами в английском стиле с ушами и прозрачными пластиковыми стульями из Икеи. Зашедшему в отель с улицы могло показаться, что он попал в антикварный магазин, если бы не свисающие с потолка ультрасовременные горные велосипеды и развешанные по стенам вместо картин расписные доски для сапсёрфинга и ещё настоящие клюшки для гольфа с поддельными автографами Тайгера Вудса.
Альберт достал из внутреннего кармана пиджака расчёску, чтобы подправить пробор. Впрочем, в этом не было абсолютно никакой необходимости. Даже к самому концу смены пробор был также безупречен, как и в её начале двадцать четыре часа назад. Да и сам Альберт выглядел вполне достойно звания портье четырехзвёздочного отеля. Высокий и из-за своей отменной осанки кажущийся ещё выше и стройнее молодой человек со смуглым узким лицом, густыми бровями над крупными, чёрными, как маслины, чуть навыкате глазами, орлиным носом и узкими чувственными губами, казался сошедшим с рекламного плаката отеля класса люкс в каком-нибудь Монте-Карло. На нём был форменный бордовый пиджак с золотыми пуговицами и вышитой на нагрудном кармане эмблемой отеля, тёмно-серые брюки и лакированные, как у артиста филармонии, чёрные туфли.
– Хорош прихорашиваться, и так хорош, хорошее некуда, – ворчливо заметил Константин Матвеевич, седовласый, но ещё крепкий коренастый мужчина пенсионного возраста в чёрном, лоснящемся от многолетней глажки костюме, уныло прохаживающийся от вращающихся дверей до входа в ресторан и обратно.
– Так говорить не культурно, – не оборачиваясь и не отрывая глаз от зеркала, ответил ему Альберт.
– Почему это ещё «не культурно»? – спросил Константин Матвеевич.
– Слишком много однокоренных слов в одном предложении. Это как масло масляное. Называется, тавтология. Культурные люди так не говорят.
– Это, выходит, ты как бы намекаешь, что я некультурный? А как же по-твоему нужно было сказать? – охранник перестал мерить шагами холл гостиницы и, прищурившись посмотрел на Альберта.
– Довольно прихорашиваться, молодой человек. Вы и так выглядите весьма привлекательно. Вот как нужно говорить, – ответил Альберт.
– Вот ещё! Ты ещё учить меня будешь, салага! Молод ещё! – проворчал Константин Матвеевич, поигрывая ручным металлодетектором.
– Виноват, товарищ полковник! – ответил Альберт.
– Майор я, сколько тебе говорить, – проворчал охранник, для которого оказалось непросто решить, как воспринимать столь грубую лесть: как неуклюжий подхалимаж или как иезуитскую попытку задеть его самолюбие. – Хорош красоваться, Альберт! Шёл бы уже домой или где ты там со своей брюнеткой встречаешься. Или ты теперь уже не с Соней?
– Отстал ты от жизни, Матвеич. Я думал вы, товарищ майор, по роду вашей службы в курсе всех последних новостей. С брюнеткой Соней мы расстались ещё в прошлом месяце. А теперь у меня совсем другая девушка, которую зовут Тина. А она блондинка, правда, не натуральная. Натуральных в наших краях вообще не бывает, только в Швеции. Через четыре минуты моя смена закончится, и мы с моей длинноногой блондинкой пойдём в ночной клуб «Сирены».
– Что за имя такое? Иностранка, что ли? – спросил охранник, – ты бы поосторожнее там с иностранками.
– Вот я и говорю, отстал ты от жизни, Матвеич. Прошли те времена, когда все иностранки были шпионками. Это у тебя профессиональная деформация, всюду тебе шпионы мерещатся. К тому же, она вовсе не иностранка. Тина, чтоб ты знал – это уменьшительно-ласкательное… – Альберт на секунду замолчал, задрав шею, чтобы поправить узел галстука.
– От Скарлатины, – сострил Константин Матвеич, и сам заржал над своей шуткой.
– У тебя, Матвеич, отменное чувство юмора! – сказал Альберт, возвратившись от трюмо к стойке рецепции.
– А то! Я тебе не то, что ты! А вот ты, Алик, пустобол!
– Как, говоришь? Пустобол? Это что за слово такое? – удивился Альберт, – это, вообще, приличное слово? Звучит как-то подозрительно.
– Это среднее арифметическое от слов пустомеля и балабол, – объяснил Константин Матвеич, и снова захихикал, довольный своей же шуткой. – Все знают, что от Валентины уменьшительное будет просто Валя. Была у меня в лихих девяностых одна… тоже Валентиной звали. Тоже, блондинка, и, естественно, тоже, как ты выразился, ненатуральная. Эх… Валечка-Валюша. Та ещё штучка оказалась! Да уж…
Охранник на несколько секунд замер, наверное, погрузившись в воспоминания о бурных девяностых.
– Шёл бы ты уже домой, время двадцать один ноль-одна, смена твоя кончилась, а вот мне только в двадцать три ноль-ноль сменяться. А, кстати, где сменщик твой? – спросил Константин Матвеевич.
– А то ты Пашку нашего не знаешь! Как обычно, опаздывает, минимум минут на десять. Сейчас, небось, прибежит, высунув язык, будет оправдываться, что электричку отменили, а такси не было. Он, видите ли на электричку опоздал, а я из-за него должен свое свободное личное время тратить, – ответил Альберт, расстёгивая форменный пиджак, чтобы переодеться в коричневую кожаную куртку-бомбер.
Дверь кабинета за его спиной отворилась, и из неё вышла стройная дама из тех, кто тщательно следит за своей внешностью и умудряется в свои сорок девять выглядеть, максимум, на сорок четыре. Она была одета в деловой тёмно-серый пиджак, чёрную юбку чуть выше колен и туфли на шпильках. В ушах у неё поблескивали рубиновые серьги какого-то новомодного дизайна.
– Ну что, Альберт, группу из Иркутска расселили? – спросила она у портье, – на триста восемнадцатый номер не жаловались?
"Интересно, почему она спрашивает так, будто тут у нас несколько портье, а не я один?" – ухмыльнулся про себя Альберт.
– Расселил, без проблем. Я в триста восемнадцатый двух мужиков поселил, они и не заметят, что у них горячей воды нет и душ брызгается. Они уже и так тёпленькие приехали, а сейчас в ресторане добавят, так что им душ может вообще не понадобиться. Разве что, утром, – усмехаясь, сказал Альберт.
– Молодец, Алик! – похвалила его дама, – правильно сделал, что триста восемнадцатый нашим отдал, сибирякам. Они у нас народ закалённый. А заодно и номерной фонд сэкономил. В начале двенадцатого японцы приедут, они капризные, поди им объясни, почему душ в номере неисправен, а починить нельзя. Поди втолкуй им, что сантехник в запое.
– Да уж, избалованный народ эти интуристы! – с осуждением в голосе сказал Константин Матвеевич, – там у них на Западе тепличные условия. Там, наверное, такого не бывает, как у нас.
– Ой, не скажите! Я помню в Испании жила, причём, не в самом, должна сказать, дешёвом отеле, четыре звезды всё-таки. Так там у нас тоже кран сломался, – сказала Алиса Витальевна. – Позвонила на рецепцию, попросила кого-нибудь прислать, починить. Часа через три-четыре пришёл какой-то дон Хуан, посмотрел кран, вентиль покрутил туда-сюда, башкой покачал, как китайский болванчик, сказал «маньяна» и ушёл.
– А что за «маньяна» такая? – полюбопытствовал охранник.
– Это по-ихнему, по-испански, значит «завтра». У них так принято. Что ни попроси сделать, всё «маньяна». А назавтра пришёл другой, помоложе, наверное, Хуанито, тоже кран покрутил, тоже головой покачал головой, тоже сказал «маньяна» и тоже ушёл.
– И что, так кран и не починили? – удивился охранник.
– Может, когда-нибудь и починили, не знаю. Я к тому времени уже выписалась. Бардак, он и в Испании бардак.
Дама встала за стойкой рецепции рядом с Альбертом, достала из сумочки очки в ультрамодной оправе и посмотрела на дисплей его компьютера.
– Значит так, Альберт, японцев поселишь в триста второй, триста пятый, триста шестой, триста одиннадцатый и в триста двенадцатый, – дама по очереди ткнула своим длинным пальчиком с ярким маникюром в зелёные прямоугольники на экране, – там окна на Восток выходят, как раз в сторону восходящего солнца и их родной Японии. Им будет приятно, а помойка с третьего этажа незаметна, её крыша гаража закрывает.
– Алиса Витальевна, японцев Пашка засеять будет, я ему записочку напишу, в какие номера вы велели японцев селить, а моя смена уже закончилась, – сказал Альберт.
– А где он, Пашка твой? – спросила Алиса Витальевна, и Альберту в её вопросе послышалась какая-то подковырка.
– Кто его знает. Опаздывает, наверное, как всегда. Сейчас прибежит, высунув язык, будет врать про электричку, – ответил Альберт.
– А вот и ошибаешься, Альберт. Тебе должно быть стыдно так плохо думать про своего товарища и коллегу! – укорила Альберта Алиса Витальевна и добавила, придав на секунду своему лицу скорбное выражение, – увы, Павел наш сегодня не прибежит. Отбегался твой сменщик. Ногу сломал…
– Как… сломал? – спросил Альберт.
– Понятия не имею, как. Это ещё нужно умудриться сломать ногу на ровном месте всего за час до дежурства. Вот отработаешь за него пол смены, а в девять утра тебя Ксюша сменит. Жаль Ольга у нас в отпуске, на курорте бока греет. Значит так… Сегодня у нас понедельник… А с вечера среды и до выходных будете с Ксюшей по очереди по полторы смены подряд работать, чтоб зря туда-сюда не ездить с работы домой и из дома на работу. А там я найду кого-нибудь Пашке на подмену. Он со своей ногой не раньше, чем через месяц выйдет. Главное вам с Ксюшей до конца этой недели продержаться. А в следующий понедельник и Оля из отпуска вернётся.
– Я никак не могу сегодня в ночную, Алиса Витальевна! У меня сегодня на вечер важные дела намечены! Меня человек ждёт! – возразил молодой человек.
– Знаем мы твои дела! Которая там у тебя сегодня? Ира или Соня?
– Иру вспомнили! Ира полгода назад была. Я уж и забыл про неё. Соня тоже куда-то исчезла, на звонки не отвечает. У меня теперь Тина. И сегодня у нас с Тиной очень важное мероприятие.
– В клуб «Сирены» собрались? Сегодня же Хэллоуин. Пляски до утра, алкоголь или что похуже? – Алиса Витальевна нахмурила брови, – серьёзней нужно быть, Альберт, и ответственней. Ты ведь не в хостеле каком-нибудь работаешь. Тебе выпала честь работать лучшем отеле нашего гостеприимного города, жемчужине родного хлебосольного края. В начале двенадцатого японская группа приедет, во третьем часу ночи – голливудская звезда, в пятом часу утра делегация нигерийских учёных, ещё кто-нибудь не побеспокоившийся заранее номер забронировать может объявиться, а ты на танцы собрался. Надо понимать, Альберт, слово «надо».
– Что же ты, Алик, не объяснишь Алисе Витальевне, насчёт тавтологии, – ехидно дернул Альберта за рукав подошедший к нему сбоку охранник.
– Вы что-то хотели сказать, Константин Матвеевич? – недоумевающе, но строго посмотрела в его сторону Алиса Витальевна.
– Я, Алиса Витальевна, хотел отметить, что на нашу молодёжь ни в чём положиться нельзя. Один без спросу ноги ломает, у другого только танцульки на уме. А о чести нашего хлебосольного отеля никто не хочет позаботиться. Слова «надо» не понимают! Раньше, во времена нашей молодости, лозунг был: «Партия сказала: «надо», комсомол ответил: «есть»». А сейчас, что? Падение нравов, запрещённые вещества разные, компьютерные игры, нетрадиционные отношения… – сказал охранник.
– У нас с вами, Константин Матвеевич, разная молодость была, так что обобщать не следует, – Алиса Витальевна пальчиком сдвинула свои красивые очки с переносицы на кончик носа и с любопытством, будто в первый раз увидела, посмотрела на охранника. Под её взглядом он вытянулся по стойке смирно и замолчал.
– Я бы с удовольствием остался, Алиса Витальевна, но меня уже человек ждёт. Так что я никак не могу, – затараторил Альберт, – я уже и так в прошлый раз из-за Павла опоздал, а Тина такая, что она второй раз мне опоздания не простит.
– Не знаю и знать не хочу, какая-такая там у тебя Тина, и простит тебя эта дурочка или не простит. Меня это не волнует. Да и тебя это волновать не должно.
– А с чего вы взяли, что она дурочка? – искренне удивился Альберт.
– А с того, что была бы она умной, не стала бы с тобой связывать. Так что тебе не стоит зря волноваться, простит она тебя или нет. Ты себе завтра другую дурочку найдёшь, я тебя знаю. А вот я, если ты наш хлебосольный, как сказал Константин Матвеич, отель сегодня подведёшь, тебя точно не прощу. Ты же знаешь, что я, Альберт, про тебя всё знаю. Так что, если не хочешь, чтобы ещё кто-то где следует узнал про твои подвиги, быстро марш за стойку!
– Алиса Витальевна, это же шантаж! – пробурчал Альберт.
– А как же! – ехидно улыбаясь, согласилась Алиса Витальевна, а потом уже совсем по-другому, с нотками доброй материнской заботы, сказала:
– Надо, Альбертик, надо.
И уже по-мужски, по-вэ-дэ-вэшному добавила:
– Кто, если не ты?
Альберт вздохнул, снова встал за стойку рецепции и под строгим взглядом Алисы Витальевны стал застегивать свой форменный бордовый пиджак. Он старательно застегнул все золотые пуговицы, но потом, спохватившись, расстегнул нижнюю. Алиса Витальевна одобрительно покачала головой.
– Спокойного дежурства! – кивнула она Альберту и пошла к выходу. Константин Матвеевич услужливо открыл перед ней дверь, хотя в его обязанности это не входило.
– Матвеич, прогиб засчитан, можешь расслабиться, – съязвил Альберт, когда дверь за Алисой закрылась. – Ты, видно, ещё и швейцаром хочешь устроиться, на пол ставки?
– Дурачок ты, Алик, хоть и образованный. Начальство уважать надо, без этого порядка не будет. Весь миропорядок держится на уважении к начальству, – ответил охранник. Не считая нужным далее обсуждать с Альбертом устройство мирового порядка, он ушёл в дальний конец вестибюля изучать витрину сувенирного киоска, хотя и с закрытыми глазами мог бы назвать цену каждого выставленного в витрине сувенира. Экспозиция в этой витрине не менялась уже больше года и ценники тоже, потому что все цены были в американских долларах, и инфляция на них не сказывалась.
Альберт достал было из кармана свой мобильник, но заметив, что охранник уже не может его видеть, снял трубку служебного телефона. Раз уж администрация отеля заставляет его работать сверхурочно, пусть она хотя бы компенсирует вынужденные затраты на телефонную связь.
– Тина, привет, это я! Слушай, тут такое дело… меня начальство припахало на всю ночь. До девяти утра… – начал Альберт, но очевидно его собеседница была не из тех, кто можно было вот так запросто взять и продинамить. Несколько минут подряд Альберту пришлось выслушивать, что эта ненатуральная блондинка о нём думает. Он слушал её, не перебивая. Впрочем, похоже, перебить её было не только опасно, но и просто физически невозможно. А когда она закончила, ему осталось только повесить трубку.
– Матвеич прав! Она и впрямь Скарлатина какая-то! – с досадой произнёс себе под нос Альберт и вразвалочку пошёл к стойке бара в дальнем конце вестибюля. Там среди полупустых бутылок и кристально чистых бокалов, подвешенных кверху ножками, скучал чернокожий бармен Ваня.
– Налей-ка мне, Ванёк, чашечку эспрессо. Двойного. Опять ночка весёлая предстоит.
– Может, тебе тогда чего покрепче? – предложил Ваня, улыбаясь во весь рот, совсем как на рекламе отбеливающей зубной пасты.
– Можно и покрепче. Налей-ка мне тройного эспрессо.
(продолжение http://proza.ru/2024/08/03/868 )